Как-то это симптоматично, что Кобзон, человек, объединявший силовиков, бандитов, «творческую интеллигенцию» и множество прочих ипостасей «народа», всеобщий авторитет, звучавший отзывчиво для всех, ушел в тот день, когда его политический близнец, «политический Кобзон», впервые так явственно развенчал себя на царстве, сделал первый ощутимый шажок по ступенькам, ведущим вниз с трона. Синтез – нет, не национальный – нет, не синтез, склейка/спайка – разрушается на глазах. Недолго уже остаётся.
Ну конечно, мы все росли на нём, на воспетом им Штирлице, тогда как кто-то из молодых поколений рос на его дублёре, мастере разговорного жанра. Мы не можем его не любить: слишком много для нас всех значит чекист в мундире эсэсовца, тоскующий по далекой Руси (о чём писал когда-то). Страна застряла в этом образе, болтаясь между двумя его полюсами, второй из которых, не менее ей желанный и возбуждающий – эсэсовец в мундире чекиста.
И Штирлиц, и Кобзон указуют место встречи, которое никак не изменить. Место встречи диаметральных противоположностей, знак того, насколько здесь они у нас легки на взаимопереходы и инверсии. Близки, как соседние номера в телефонной книге кумира. Внешность, форма, мундир – условность. А сущность, как её мыслят в России, далека, чиста и неуловима.
Насколько хороша идиллия лесов и озер, журавлиных, а не товарищеских стай… Но тянет к товарищеским. В осознании этого непреодолимого влечения – та самая философическая грусть. «Штирлиц» – меланхоличный визионер сцены, на которой мельтешат чертовски обаятельные, узнаваемые, истинно народныемудаки герои: Мюллер, Шелленберг и т. д. Смотрит на неё, пригорюнившись, в лесу на траве, зависнув между мирами, и думает. Работа у них такая. Работа у нас такая. Зачем-то. Пора ехать. Куда? Туда.
Ну вот чего поэтом был Сергей Михалков, который легко мог сбацать гимн какой-угодно версии государства? Да ничего. Пустоты. Или Проханов – ему кажется, что он соловей тысячелетней российской державы в многообразии её проявлений. А на самом деле – каждый раз – соловей мельтешения очередных мудаков на сцене. Запутался он в «проявлениях». И никакого тебе леса, вот что плохо, вот о чём грустит Штирлиц. Одни деревья. Да и те дубы. В пространстве между ними что-то слышится. Поющая пустота.
Ну конечно, мы все росли на нём, на воспетом им Штирлице, тогда как кто-то из молодых поколений рос на его дублёре, мастере разговорного жанра. Мы не можем его не любить: слишком много для нас всех значит чекист в мундире эсэсовца, тоскующий по далекой Руси (о чём писал когда-то). Страна застряла в этом образе, болтаясь между двумя его полюсами, второй из которых, не менее ей желанный и возбуждающий – эсэсовец в мундире чекиста.
И Штирлиц, и Кобзон указуют место встречи, которое никак не изменить. Место встречи диаметральных противоположностей, знак того, насколько здесь они у нас легки на взаимопереходы и инверсии. Близки, как соседние номера в телефонной книге кумира. Внешность, форма, мундир – условность. А сущность, как её мыслят в России, далека, чиста и неуловима.
Насколько хороша идиллия лесов и озер, журавлиных, а не товарищеских стай… Но тянет к товарищеским. В осознании этого непреодолимого влечения – та самая философическая грусть. «Штирлиц» – меланхоличный визионер сцены, на которой мельтешат чертовски обаятельные, узнаваемые, истинно народные
Ну вот чего поэтом был Сергей Михалков, который легко мог сбацать гимн какой-угодно версии государства? Да ничего. Пустоты. Или Проханов – ему кажется, что он соловей тысячелетней российской державы в многообразии её проявлений. А на самом деле – каждый раз – соловей мельтешения очередных мудаков на сцене. Запутался он в «проявлениях». И никакого тебе леса, вот что плохо, вот о чём грустит Штирлиц. Одни деревья. Да и те дубы. В пространстве между ними что-то слышится. Поющая пустота.
Featured Posts from This Journal
-
Суверенитет колбаской
А вот не променяют россияне суверенитет на колбасу, выражает уверенность высших сфер Константин Костин. Применительно к Костину говорить о «личном…
-
Уроки Саркози для российской национал-демократии
Чем заметнее возвращение Запада, в обеих его ипостасях, американской и европейской, к открытой империалистической политике, тем меньше логики в…
-
Таланты и законники
Продолжая тему: ну, конечно, «упоминание рядом с именем Серебренникова имён Кехмана-Мединского режет слух». Но мы тут не о мере таланта говорим – о…
-
Игра масштабов
На предпоследнем фото - Искья из Анакапри. Хорошо видны контуры Арагонского замка. Кажется, он совсем…
-
Два пера
Прилепин в очередной раз былинно хвастается историей своих патриотических подвигов и при этом даёт удивительно хилое, но хитрое описание…
-
Волшебная сила искусства
Что общего у современной политики и современного искусства? Растущий разрыв ценности и цены. На new-шедевр смотришь и понимаешь, что понимать тут…
Что делать? – в смысле: какая политическая программа из предложенных сейчас является оптимальной? Ответ: нет такой программы. В первую очередь, начнём с очевидного, её нет у существующего российского «руководства». Сейчас уже ясно, что надежды на «правый поворот», которые кто-то вынашивал…
Comments
Edited at 2018-09-02 08:53 am (UTC)
с материнским капиталом на руках -
закономерный итог беспробудной лжи. =))
и понеслось дерьмо по магистрали. =))
Высокоразвитые люди больше используют патриотизм вместо национализма, объединение вместо кооперации, смелость вместо наглости, осторожность вместо трусости, скромность вместо стыда, дружбу вместо зависимости, тактичность вместо подхалимства, любовь вместо обожания, настойчивость вместо упрямства, ответственность вместо обязанностей, честность вместо лицемерия, развитие вместо повторения, эквивалентный обмен вместо пособий, критику вместо оскорбления, убеждения вместо фанатизма, гордость вместо высокомерия, естественность вместо подражания, оптимальность вместо чрезмерности, соревнование вместо войны, отвращение вместо ненависти, строгость вместо грубости, увлечённость вместо азарта, выбор вместо случайности, воображение вместо фантазии, бережливость вместо жадности, отдых вместо разврата, возвышение вместо размножения, и т.д.
Слаборазвитые обыватели всё делают наоборот.