«Не знаю, кто первый заметил у него пристрастие к чтению сообщений, восхваляющих его, — западные спецслужбы или наши послы. Но его эготизм был использован, как говорится, на сто процентов. Со всех сторон поступала информация, возвышавшая лидера. Каждый наш представитель за рубежом считал своим долгом лично привести какую-то вырезку из западной газеты или журнала, где говорилось о его великих делах, сами старались сказать, как его любят в зарубежных странах лидеры и «простые люди»...

И все же я чувствовал, как состояние дел все больше угнетало его. Реальное положение в экономике… становилось все хуже. Люди видели, что кредит доверия иссякает. Понимал это и он. Его самолюбие было уязвлено. Стараясь поправить дело, он мечется в поисках чуда, выдвигает все новые и новые методы достижения целей. В этот период ему начинают подсовывать предложения, как говорили, апробированные во многих странах...

Не добившись успехов в экономике и рискуя потерять власть, он чтобы устранить руководителей, не согласных с его линией, начал поспешную подготовку «демократизации» на производстве… что дало возможность избавиться от части строптивых хозяйственников. Затем предложил ударить по «штабам» и расправиться с непослушными организаторами экономики, поменять чиновничество в аппаратах управления всех уровней. Но и замена не принесла успеха.

Колебания стали сутью его политики… У него не хватало смелости двигаться ни вперед, ни назад. И эта неуверенность отталкивала от него многие радикальные силы, но не объединяла и те, что стояли на старых позициях. Не видя определенности, продвижения по пути перемен, руководители во всех звеньях перестали доверять ему. Они поняли, что с ним при его склонности к зигзагам и маневрированию можно прийти в никуда. Отхлынула от него и публика. В конце концов он остался один…

Он был из той породы людей, которые, возвысившись, теряют чувство меры и, находясь в «успехе», не сознают, что оторвались от реальностей и закладывают основы своего будущего падения. Разумеется, в этом проявлялась... потеря чувства опасности. Он боялся опереться на партию, которая была скомпрометирована, в том числе и его непоследовательностью в решении проблем. В то же время он не мог оторваться от нее, понимая отлично, что это приведет его к политической смерти...

Энергичность, уверенность все больше покидают его. Порой чувствуешь, что ему это все давно надоело и он жалеет, что взвалил на себя непосильную ношу. Обвинения в бездеятельности звучат настолько часто и резко, что только хорошие нервы могут сдержать от резкостей. Но добираются и до болевых точек. Его призывают заняться внутренними делами и меньше путешествовать за границей. Это не в бровь, а в глаз. Он не выдерживает и срывается, понося автора этого предложения. Он еще долго негодует по этому поводу…

Закат наступал постепенно, но стал ощутим, когда в его словах и действиях появилась неуверенность, когда начались метания в поисках новых методов хозяйствования, возложение вины за провалы на других, боязнь признаться в ошибках и взять ответственность на себя. По-прежнему звучали слова и принимались скоропалительные решения, не дававшие ничего. А может быть, все началось чуть раньше, когда окончательно распалось единство в действиях руководства и правительства? Может быть. Но для меня все стало очевидным, когда он стал говорить неискренне, неоправданно оптимистично, хотя знал положение дел в стране. Он все больше надеялся на некое чудо, которое поможет выбраться из зыбкой трясины. А чудо было известное, заморское: «Запад нам поможет».

http://coollib.net/b/183286/read

Заменил местоимением имя, которое напрашивается всё заметнее. Особенно, когда наблюдаешь экранное многословие на «международную тему» «нового многополярного мышления».