Трансформация гражданской войны в империалистическую и смена политических приоритетов с внешних на внутренние – цели, которые определяют на самом деле не противоположные, а тождественные направления эволюции социальной системы. Империализм – состояние обществ, достигших высокой степени организации (культивирования, возгонки) насилия, той самой агрессивности, которая с 90-х годов пребывает у нас в первозданной рассеянно-дисперсной кондиции, на стадии левого бессмысленно-стихийного и хаотичного отрицания самой себя. (При Путине её потщились задвинуть под сукно, но вышло не слишком убедительно, так что даже меры по пресечению всеобщего произвола вроде недавнего ареста Гайзера воспринимаются как текущее обострение того самого произвола.) Общество не только расколото – подогрев и стимулирование противоречий между протосословиями и социальными группами имеет статус официальной доктрины, практикуется в рамках доминирующего типа политдискурса, политтехнологической программы, являющейся повседневным руководством к действию. Агрессивность расточена и продолжает щедро расточаться вместо того, чтобы в порядке синергетического эффекта быть отрефлектированной вовне. Мы пока недостаточно правое общество, чтобы справиться с этой стихией внутри себя и ввести её в русло, поэтому нам по существу нечего сказать и равно показать тем, кто по ту сторону.
Украина, Сирия лишь иллюстрируют данное положение вещей. На Украине имела место попытка самопреодоления – выхода вовне – которая завершилась неудачно. Империалистическая война оказалась лишь ещё одним тупиковым продолжением гражданской. Мы не достигли национального синтеза, который традиционно освобождает силы для имперского применения. По хорошему всё, что приключилось с Россией на её западной окраине, было призвано стимулировать внутренние перемены. Однако мы уклонились от самих себя, от неразрешенной внутренней проблематики дважды: первый раз стихийно, без подготовки вляпавшись в неподъемный для себя конфликт, и повторили трюк снова, когда, уткнувшись носом в предъявленные войной требования и избежав каких-либо выводов, не сходя с места ухватились за войну № 2.
Если на Украине мы смертным боем выясняли отношения со своими же, то в Сирии мы защищаем чужих, которых почему-то рассматриваем как своих (стратегических партнеров). Последнее ненамного лучше, но следует обратить внимание на ещё один поучительный аспект нашей очередной выходки.
Участие в военных действиях за пределами собственной территории — самое классическое выражение имперской политики. Но в сравнении с Крымом оно не пользуется спросом. Низкая популярность сирийской военной акции – симптом, позволяющий много лучше уяснить, с чем именно мы имели дело под видом крымского феномена. Пока мы находились в любимой парадигме перераспределения (например, Крыма, в данном случае), это вызывало бурю общественного, а по сути антиобщественного энтузиазма. Перевод же гражданской войны (то есть неосмысленного внутреннего разбоя) в имперскую политику не проходит никаким боком. Путинское большинство это не особенно вдохновляет. На передний план вылезают постафганские страхи, постсоветская неуверенность и сомнения. Что показывает, как мало «имперского» у нас за душой в целом и в Крыму с Новороссией в частности. Настоящий, а не мифический подрывной элемент, накопленный за долгие путинские годы, вовсе не слился в окраинную канализацию, он остался на своём привычном месте и диктует Кремлю
Наше стремление выйти за свои пределы приводит нас туда, где мы не обнаруживаем никакой «новой России» – если что-то находим, то старую: себя привычных и только себя. Украинский бросок заканчивается переворотом. На дне внешнеполитической повестки нас поджидает внутриполитическая, заданная немощью экономики перераспределений, а империалистическая война в неуклюжем кремлёвском исполнении сводится к привычному бандитизму в революционном стиле: разборкам, грабежам, взаимной компрометации действующих лиц, государственным наперсточным манипуляциям в вопросах земли и мира, то есть к стандартной гражданской заварухе, в которой интересы русских жителей Донбасса котируются не выше, чем благополучие пролетариата и крестьянства, служившее формальным мотивом славного погрома восьмидесятилетней давности. Но сирийский маневр абстрактно-стерилен: он никого не трогает, не берёт за живое и не способен решить задачу по нейтрализации внутренних проблем, компенсируя украинские промахи и переводя фокус общественного нетерпения куда-то далеко и вверх. Фокус не даётся. Доблестная российская авиация пролетает мимо достойных внимания целей. Если Сирия что-то доказывает, то на новый лад всё ту же несводимость разорванных политических уровней друг к другу. Внутренняя политика не хочет становиться внешней и наоборот. Патриотически озабоченные граждане требуют банкета здесь, а не в Сирии. Выход за границы не удаляет склонности к беспределу.
Справедливости ради следует заметить, что внутренняя политика генерирует и другие новости помимо того, что она у нас вообще есть. Пока российские самолеты бомбят Сирию, Новосибирск фактически проголосовал за парламентскую республику: региональное заксобрание отклонило кандидатуру председателя, выдвинутую губернатором и вознамерилось играть роль самостоятельной властной инстанции. Кстати, при неявном согласии администрации президента. Из этого города доносятся весьма интересные призывы: «пришло время вспомнить, что законодательная и исполнительная власть – это не младший и старший партнеры. Они равны». Уже что-то.