У сторонников названной доктрины вполне закономерно идут в ход довольно специфические образные выражения: нюансы «идентичности», понятой таким образом, надо, говорят они, «чуять под собой». Чуешь? Чую. А чем? Вот этим самым и чую. Что под собой, тем и. Характерный выбор органа для восприятия родины. Многие сейчас его предпочитают.
Всё это, разумеется, махровый постмодернизм, манипулирующий историческим материалом. Он же релятивизм, постановляющий: нет истины, есть истины. Ценностное суждение подменяется этно-историческим тезисом. Последний по-хорошему должен вызывать академическую дискуссию, но на нем, как когда-то на фундаменте марксистско-ленинского «знания» предлагают переучредить государство и общество. «Истина» берется из сферы, в которой истины подвергаются критике и сомнению, то есть оттуда, где её по определению в готовом виде нет. Значит, придется воздействовать на сознание чем-то более увесистым, чем просто истина, для того, чтобы она сыграла, как ожидается, организующую и направляющую роль. А тогда зачем она вообще нужна? И не становится ли ее роль просто декоративной?
Что именно в истории народа следует относить к «идентичности», а что отбрасывать как «акцидентнальное», «наносное», «чуждое», решают авторы концепта. Выбор если не академичен, то произволен: «на свой вкус», в чем себе признаться, однако, не хватает духовной породы – в рассуждениях о цивилизациях часто недостает культуры.
Фактически выбор, о котором речь, опирается на неосознаваемые ценностные суждения – на ценностные суждения, которые не идентифицируются как таковые и облекаются в иллюзорную форму научно-эмпирического знания. Перед нами типовая левая склонность к самоотрицанию, к избеганию себя, к неведению собственной сущности и своих истоков. На пути, который ею обозначен, со временем всё становится лишь декорацией. Или химерой.
Journal information